Зашифрованные автопортреты
На картине неравный брак. Художник В. Пукириев поместил себя позади невесты
Художники довольно часто изображают себя. Это могут быть Зашифрованные автопортреты. А может быть и картина, на которой нарисованы другие люди — и сам художник среди них. Например, на полотне Диего Веласкеса «Менины» изображены инфанта, придворные дамы, шуты и сам Веласкес за мольбертом. И это может быть картина, на которой нарисовано что угодно, а в толпе или в дальнем углу, или еще каким-то образом спрятан портрет художника.
Лука Синьорелли нарисовал себя на фреске «Деяния Антихриста», хотя сам на Страшном суде явно не присутствовал. И Рафаэль изобразил себя на фреске «Афинская школа» рядом с Птолемеем — причем в черном берете, который всегда носил, не подделывая себя под античного мудреца. Это и гордость — я достоин быть вместе с Платоном и Гераклитом. Это и скромность — я только слушатель и ученик среди этих великих людей. Рембрандт много раз «прятал» себя на полотнах на религиозные темы.
Вот его лицо у ног Христа на картине «Воздвижение креста». Вот он в толпе, побивающей камнями святого Стефана. Вот его лицо, становится лицом блудного сына, кутящего трактире. Искусствоведы считают, что художник таким образом «выдавал» свое сопереживание, свою сопричастность к давно прошедшим событиям.
Дик Баутс, нидерландский художник ХV века, изображал себя на картине с библейским сюжетом, на Тайной вечери, где Христос сказал, что один из них предаст Его. А то что Тайная вечеря изображена, в стенах обычного Нидерландского дома, с камином, с полом выложенным плитками, — это не незнание реалий прошлых эпох. Это стремление приблизить те давние события к современности. «Тайная вечеря» Баутса производила сильное впечатление на зрителей XV века, потому что предательство Христа казалось современным злодеянием.
Русские художники тоже изображали себя «спрятавшимися в толпе». Карл Брюллов на полотне «Последний день Помпеи» изобразил себя в виде художника с ящиком красок на голове. Он погибнет, конечно, — вся эта бегущая толпа погибнет под пеплом. Но странен взгляд этого человека — не испуганный, а отстраненный, запоминающий. Взгляд художника на картине словно вбирает впечатления… хотя написать он уже ничего не успеет. «Я напишу все это за тебя», — словно говорит Брюллов своему обреченному коллеге.
На картинах Сурикова мы тоже видим лицо художника. В «Боярыне Морозовой» он — странник с посохом и корзиной. В его лице нет ни фанатичного восторга последователей Морозовой, ни столь же фанатичного отвращения ее противников. Только раздумье, только грусть — «мир полон зла…» В «Утре стрелецкой казни» он — безбородый стрелец в белой рубахе. Все стрельцы бородаты, согласно исторической правде, а этот — нет. И тоже задумчивый, отстраненный взор мыслителя, как у странника в «Боярыне Морозовой»…
Нет, не из тщеславия рисовали себя художники в сценах распятия Христа, среди афинских мудрецов и во время великих событий. «Времени нет, — словно говорят их лица, скрытые в толпе. — Не две тысячи лет назад, а сегодня предали Христа, замучили святого Стефана. Сегодня погибли люди под пеплом Везувия. Сегодня казнили стрельцов. Это были не придуманные, а живые люди, которые так же, как и вы, не хотели умирать. И мы, художники, видели их внутренним зрением так же ясно, как вы видите нас, нарисованных на полотне».
